Мама

Еще месяц назад по утрам, когда поднимались Лидия а Иван Савельевич, а немного позднее внуки — Юрий и Ирочка, всех ждал горячий завтрак...
Потом начались эти нелепые головокружения. И ощущение постоянной непроходящей усталости. Все время хотелось прилечь. Без книги. Просто прикрыться чем-нибудь и затихнуть, медленно погружаясь в какую-то мутную обессиливающую дремоту.
Всю жизнь прилечь в свободную минуту с книжкой или свежим журналом в руках — было радостью, чудесным отдыхом. Теперь ни лежание, ни сон отдыха не приносили.
К врачам Анна Афанасьевна не обращалась. Не по¬тому, что не верила медицине — сама же почти сорок лет работала медсестрой. Конечно, полежать бы в больнице месяц-полтора, но как-то не получалось...
В поликлинику ее потащила Лидия. Обследовали тщательно. И ничего особенного не нашли. Профессор, сама женщина уже не молодых лет, говорила, поглаживая сухонькую руку Анны Афанасьевны, словно капризного ребенка уговаривала:
— Устали вы, голубушка моя, все у вас, для ваших лет, хорошо, но жизнь-то вам досталась не легкая... отдохнуть нужно, капитально отдохнуть... Дочь вас любит, заботится о вас...
Что она говорила Лидии — неизвестно, но Лидия категорически запретила матери вставать раньше всех, стала подниматься на час раньше и успевала все сделать нисколько не хуже Анны Афанасьевны. Делала все быстро я аккуратно. Выучка у нее была материна.
Если мать не выходила к общему завтраку, Лидия заглядывала к ней, и Анна Афанасьевна немного виновато, но довольно бодро говорила:
— Идите, Лидуся, идите к себе…я немножко еще поваляюсь и встану. Обед приготовлю... Скажи Ивану Савельевичу, чтобы не вздумал опять в буфете желудок портить...
В этот несчастный понедельник Анна Афанасьевна проснулась рано. Чтобы заставить себя встать, нужно было проделать «самодельную реанимацию» — небольшой массаж, растирание полотенцем, дыхательную гимнастику... но она поняла, что больше не может и не хочет вставать...
У противоположной стены сладко посапывала на своей раскладушке Иринка.
Плотно сомкнув веки, осторожно, чтобы не вызвать головокружения, Анна Афанасьевна повернулась лицом к стене. Сквозь дремоту слышала, как одевалась, не зажигая огня, внучка. Захватив приготовленную с вечера школьную сумку, она ушла, тихонько прикрыв за собой дверь. И, видимо, шепнула матери, что баба Аня спит. На этот раз Лидия к ней не заглянула.
Анна Афанасьевна дремала, негромко постанывая. Что-то мешало, тревожило, но не было сил стряхнуть эту мутную дремоту. Нужно было заставить себя вспомнить что-то очень важное, что так тревожит и не дает по-настоящему крепко уснуть, или хотя бы просто лежать себе без движения и отдыхать... отдыхать... И все же в полудремоте она вспомнила... Вспомнила, что несколько дней ей не хочется читать. Принесенный Юрием последний номер «Юности», любимого журнала, нераскрытый лежит на столике у постели, и долгожданный том Астафьева тоже лежит — даже в оглавление не заглянула.
Она окончательно очнулась и, забыв о головокружении, села, опустив ноги с постели. Сильно зазнобило, затрясло мелкой неудержимой дрожью. Это был страх. Что пропал нормальный сон и отбило от еды — все это было понятно и естественно, что поделаешь? Старость... Но нехотелось читать?!. Это же конец. Чтение всегда было радостью жизни, а удавалось читать только урывками, в основном во время ночных дежурств, если не было тяжелобольных.
Работать всегда приходилось на полторы ставки и еще прихватывать дежурства у других сестричек, не очень заинтересованных в заработке. Ведь кроме Лидии был еще Игорь. Первенец. Надежда... Когда пришла похоронная на Виктора, Игорю было пять лет, Лидочке шел второй годик. Сначала, после похоронной, казалось — жить невозможно, но были дети, и умирать тоже было нельзя. Жилось трудно, но ребята росли, и появилась мечта, да нет, какая мечта? Цель жизни — ради которой ничего не страшно и все по силам: работа без конца и края, вечные недосыпания, изнуряющая усталость — дать обоим высшее образование.
Какой ценой досталось воплощение этой мечты и ей, и самим ребятам — в двух словах не скажешь. Игорь заканчивал строительный институт, Лидия перешла на третий курс пединститута. Она была уже замужем за Ива¬ном Савельевичем, и Юрка у них как раз народился, когда пришла беда — нелепая, немыслимая беда.
Соседка Яхонтова Мария Павловна сказала тогда: «Словно черная молния ударила». Игоря на практике убило током.
Наверное, из всего живого самое живучее, самое выносливое существо — это человек. Как материнское сердце может вынести такое? Как может не помутиться, не померкнуть разум?
Может, потому, что умереть нельзя. Нужно было выхаживать сраженную бедой, неокрепшую после родов Лидию, нужно было спасать трехнедельного Юрку.
Лидия школу окончила с медалью. В институте получала повышенную стипендию. Красивая была девчонка, веселая, голосистая. Когда она привела Ивана Савельевича к матери знакомиться, привела уже как жениха,— Анна Афанасьевна чуть не заболела от расстройства. Во-первых, какое вообще может быть замужество на первом курсе?, И второе — Иван Савельевич был неровня ее Лидии. Ей девятнадцать лет, ему двадцать семь. Она девчонка, а у него за плечами неудачный брак, хорошо еще, что ребенка, не было. У Лидии будущее, с ее способностью она и в аспирантуру может попасть, в большую науку пойти, а он механик-наладчик по каким-то там новым станкам. Правда, Игорь говорил, что учиться ему не пришлось, потому что после смерти отца в семье он был за старшего, дал образование младшему брату, два с лишним года, как за ребенком, ходил за тяжело больной матерью. Теперь учится на вечернем, два курса института уже окончил. Все это было прекрасно, но ничто не могло сломать уверенности Анны: Афанасьевны, что раннее это и ненужное замужество погубит будущее Лидии. Если бы не Игорь, неизвестно, как  бы все это сватовство закончилось.
Покойный Игорь был моложе Ивана Савельевича всего на несколько лет, но относился к нему с какой-то мальчишеской привязанностью. Как-то он сказал матери: «Ты говоришь — неровня? Правильно, только не Иван, а Лида ему не ровня, она ногтя его не стоит. Это же — человек, понимаешь? С самой большой буквы Че-ло-век! Иван в Лидиной жизни, может быть, самый дорогой выигрыш. Вот так то...»
С мнением Игоря Анна Афанасьевна всегда считалась, но все же, прежде чем сдать позиция, решила с немилым женихом «объясниться по душам»:
— Лидия девчонка и не понимает, что ее ждет, у вас же, Иван Савельевич, жизненный опыт более чем достаточный...— В эти слова, намекающие па его первый брак, Анна Афанасьевна вложила весь яд, на какой только была способна.
— Я хочу, Иван Савельевич, предупредить вас, что на пенсию уходить не собираюсь и рассчитывать на меня, как на домработницу и няню,—- не следует...  
Иван Савельевич выслушал ее очень внимательно. От¬ветил он немного подумавши, спокойно ответил, без оби¬ды:
— Мы, Анна Афанасьевна, рассчитываем только на себя. Теперь ваша забота — Игорь, помочь ему институт закончить. А моя забота — Лида, чтобы могла она спокойно учиться, сколько потребуется...
Вот какой деловой и разумный договор предложил Иван Савельевич, но оказалось, что жизненный опыт его был не слишком богат... Через полгода Лидия носила ужо Юрку. Беременность была тяжелая. Гибель Игоря надолго уложила ее в больницу. Она заявила, что бросает институт:
— Учиться должен Ваня. Он третий курс кончает с отличием, перейдет на дневное, а я буду работать. Он закончит, тогда и я смогу доучиться...
Но тут решающее слово сказал Иван Савельевич. Ни возражать ему, ни спорить с ним было нельзя. Эго был — глава семьи.
Лидия продолжала учиться. Иван Савельевич перешел с вечернего на заочный. Анна Афанасьевна вышла на пенсию — о яслях для Юрика не могло быть и речи. Две квартиры были обменены на одну общую, трехкомнатную.
Иван Савельевич был молчуном. Казался замкнутым, порой даже суровым, но Анна Афанасьевна давно поняла, насколько прав был покойный Игорь, когда сказал ей, что в Лидиной жизни Иван Савельевич был «самым дорогим выигрышем».
И зятем он был неплохим. Внимательный, заботливый, в нужный день никогда подарком нe обойдет, но и ласкового слова от него никогда не слышала. После двадцати лет совместной жизни оставался он для нее Иваном Савельевичем, а она для него... «Вы... Анна Афанасьевна».
Когда-то, в дальнем далеке, Игорь называл мать — мама Аня. Говорил он врастяжечку, получалось у него — мама-а Апя. Позднее и Лидия, ласковая, как котелок, стала называть ее не мамочкой, не мамуленькой, а маманей, маманюшкой.
Родился Юрий, вскоре за ним — Иришка, и Анна Афанасьевна стала бабанюшкой. И только для зятя она по-прежнему оставалась — «Вы... Анна Афанасьевна».
Добрый, он и справедливый человек, но, видимо, никогда не сможет забыть, как боролась она против его брака с, Лидией. Не сможет простить ей слова — неровня. И откуда оно взялось тогда у нее — это постыдное слово? Прав был Игорь... Иван Савельевич давно инженер, на¬чальник цеха на заводе и авторитет у него — дай бог лю¬бому. Разница в годах? А никто и не поверит, что он поч¬ти па девять лет старше жены.
Лидонька с тридцати лет расплываться начала, от ее тоненькой талии и следа не осталось, а он все такой же... поджарый, ладный, на ногу легкий.
Анна Афанасьевна сидела, спустив босые ноги на ков¬рик. Все еще познабливало, но звон в ушах притих, и мыс¬ли стали ясными и точными. Обдумать все, решить и действовать... действовать без промедления. Чтобы не опоздать... Как Яхонтова Мария Павловна — соседка милая, почти-подруга. Не успела тогда, так же вот говорила: «Ничего, просто устала я, отдохну и встану». И не встала. Лежала без движения больше полугода... А квартира-то двухкомнатная, малогабаритная... В спаленке — сын со снохой и Маринка, озорница, непоседа трехлетняя... А в проходной, кроме бабушки, на раскладушке Виктор — десятиклассник... Такие больные особого ухода требуют, один из семьи должен оставить работу, а семья — пять человек, на одну зарплату прожить нелегко. Сын с женой урывками, среди дня с работы забегали домой и Виктор из школы тоже, покормить бабушку, водички дать попить... И все же часами, длинными, бесконечными часами лежала она одна, в пустой квартире...
Горько вспомнить, как дети и все близкие втайне молили судьбу о наступлении конца, и, когда пришла избавителыница-смерть, со всех словно тяжкий камень свалился.
На похоронах родные плакали горько и искренне, но то и дело слышались тихие, такие точные и жестокие слова: «Слава богу, отмучилась...»
А сколько протянет она — Анна Афанасьевна? Сколь¬ко убавит сил и здоровья у Лидии? Иван Савельевич два года за больной матерью ухаживал, теперь за тещей ходить? А Иринка?! Как она-то, девочка молоденькая, в одной комнате... Нет, боже мой! Нельзя такое допустить, нужно самой все успеть устроить, все быстренько органи¬зовать, чтобы дети и опомниться не успели. Большакова Софья, старая сослуживица, работает в облсобесе, как раз заведует сектором но этим самым домам престарелых. Она умница, все правильно поймет и Лидочку уговорить сумеет, чтобы не протестовала... А они будут ездить... на¬вещать будут часто и письма писать каждую неделю. Все устроится, все будет хорошо и ничего в этом нет особенного.
Анна Афанасьевна сунула ноги в тапочки и, придерживая сердце рукой, пошла в прихожую. К телефону.
 В школе-интернате, где уже двенадцатый год благополучно директорствовала Лидия, Иван Савельевич был нечасто, поэтому, когда он неожиданно возник на пороге кабинета, у нее от испуга округлились глаза:
—Что случилось? Мама?!
—Тихо, тихо... пока ничего не случилось...— Иван Савельевич, присевши на диван, похлопал ладонью по сиденью рядом с собой:
—Сядь, я тебе кое-что расскажу занятное... Опасливо косясь на мужа, Лидия присела рядом:
—Только не тяни за душу, говори сразу...
—Звонила мне на работу Софья Андреевна... Мать просит путевку в интернат..,
—Какой интернат? — шепотом ужаснулась Лидия.
—Ну, конечно, не в .твой. Интернат для стариков и инвалидов. Его еще довольно звучно именуют — дом ветеранов труда и Великой Отечественной войны.
—Какие ветераны войны? Господи, ничего но понимаю... При чем здесь мама?
— Мама звонила в собес, Софье Андреевне, просит оформить для нее путевку в этот интернат, причем как можно быстрее...
—Да она что?! С ума сошла? Ты представляешь, что эти... из собеса, о нас подумают?
—Да какое нам дело, что о нас кто-то подумает! — досадливо сморщился Иван Савельевич. - Разве нам сей¬час об этом думать нужно? Ты лучше подумай, что ее от нас, от ребят из дома гонит?
—А может быть, она на ребят рассердилась? Может, это Они ее чем-то обидели?
—Не могут ребята обидеть, они любят ее... А она тебя и детей любит больше жизни...
—А тебя?
—Ну... меня... Мне она, видимо, за двадцать лет так и не простила...
—Что?! В чем ты перед ней виноват? — запальчиво перебила Лидия.— Что она не может тебе простить?
—Ну... то, что я против ее воли на тебе женился...
—Неправда! Тебя она...— Лидия на мгновение запнулась,— она тебя очень уважает, ты даже не представляешь, как она тебя уважает! Она тобой гордится, я сама слышала... —Не уважать ей меня не за что...— усмехнулся Иван Савельевич.— Но мы-то с тобой сейчас о другом чувстве говорили...
—Хорошо, пусть не любит... Не очень ты в ее любви нуждаешься, но это же не значит, что ей нельзя больше с нами жить...
— Подожди. Не горячись. Сядь. Ты сейчас сгоряча можешь еще больше беды натворить. Ты понимаешь, Лида, похоже, мы с тобой что-то не то или не так делаем...
—А вот я ее и спрошу! Спрошу, чтобы ока прямо мне ответила...
—Опомнись, Лида! Что ты кричишь? Она тебе ответит... я даже знаю, что она тебе ответит...
—Откуда ты можешь знать? Ты с ней уже разгова¬ривал?
—Нет. А ответит она тебе примерно вот что: «Не могу я быть для вас обузой... Ты, Лидусенька, сама больная, работа у тебя с этими архаровцами такая нервная, труд¬ная...» Ну и так далее... и еще она тебе обязательно о Яхонтовых напомнит, как их всех «мать истерзала», как все смерти ее ждали...
— Ваня... ну что ты говоришь? Да неужели наша мама...
— Нашей маме сейчас очень плохо, Лида... И виноват в этом больше всего — я. Мне давно нужно было вме¬шаться. Ты понимаешь, она думает, что все ее немочи — слабость, потеря сил — от старости, что — всему свое вре¬мя, что это — старческая дряхлость, необратимая, неот¬вратимая... А это неправда! Мама больна, и ее нужно лечить, а мы сидим сложа руки и смотрим, как она уга¬сает...
— Я же ее водила...—- потерянно всхлипнула Лидия.
— А что это дало? Таблетки «от головы», капельки «от сердца»?
— Клиника нужна, понимаешь? Полноценное восстанавливающее лечение...
— Не надо, Ваня, не терзай себя... Это все я — дура слепая... Ничего, Ваня, и клинику для мамы добьемся и в санаторий наша маманюшка поедет,..
— Мы-то добьемся...— хмуро перебил Иван Савелье¬вич.— Ну, ладно. Похныкали, попричитали я то хорошо. Вот что я хочу тебе предложить: давай сначала я, первый. с.матерью поговорю, а потом уж ты, И еще договоримся: никаких упреков, никаких слез: деловой . семейный форум — в какую больницу и когда, в какой санаторий хлопотать путевку, ну и все такое прочее...
Проснувшись в сумерках, Анна Афанасьевна услы¬шала где-то совсем рядом чужое негромкое дыхание. Рядом с постелью сидел Иван Савельевич. Опершись в колени локтями, сгорбившись, он, не мигая смотрел в пол.
— Случилось что-то? Не заболела ли Лидочка... или с ребятишками что? — Анна Афанасьевна легонько тро¬нула его рукой.
— Проснулась? — Иван Савельевич перехватил ее руку и осторожно сжал ее в своих большущих теплых ладонях.— А что это лапки-то такие холодные? Давай я грелку налью...
От его сухих жестких ладоней шло такое непривычнородное тепло и, она же не ослышалась,— он сказал: давай...
Анна Афанасьевна хотела .что-то сказать, но только пошевелила губами и сморгнула залившие вдруг глазницы слезы.
— Что же это ты, мама Анюшка? Как ты такое придумать могла?
— Ваня, залежаться боюсь... замучаю вас... Ваня.., Господи, имя-то какое милое: Ваня... Ваня...
— Ребятишек жалко... Ваня... Лидочка сама больная... а тебе-то, Ваня...
— Тихо, маманюшка, тихо... Хватят об этом, почудили и довольно... Сейчас в больнице полечишься, потом в санаторий съездишь. Может, удастся путевки добыть — вместе с Лидой и поедете...
— Ваня, а где она, Лида-то?
— В магазин побежала. Изревелась вся, ругается...
— А ребятишки? Ваня, знаешь,- сынка, давай не будем ребятишкам-то про это говорить,..