Первую часть рассказа читайге здесь
— А у них... это часто случается? — нерешительно спросила Марина Павловна.— Часто он... выпивает?
— Как вам сказать? Он, конечно, не запойный. Не то чтобы загулял на неделю, на две... Ну, с аванса, с получки — тут уж обязательно... Суббота и воскресенье — это у него тоже вроде законные дни. Бывает, что и ночевать домой не придет, а они... ждут. Ждут и трясутся...— Наталья. Марковна резко толкнула ногой стул и присела у окна.— Разве это жизнь?! Ночь-полночь, а они не спят, ждут какой явится. Дверь внизу стукнет-Андрей аж побелеет, замрет весь, слушает: он или нет? Сильно ли пьян да в каком настроении? Он ведь если не скандалит, так куражиться начнет: подавай ему среди ночи горячего или еще что придумает... а они угождают ему, ,лишь бы не шумел. И боятся его, и перед нами-то им совестно... Андрюнгка-то больно гордый. Горше всего ему отцовский позор. Другой раз караулит его на улице. Йзмерзнется весь, ждет, чтоб домой его поскорее увести, чтобы люди-то его пьяного не видели.
— Как же Андрюша дальше-то будет учиться? — Марина Павловна на мгновение прикрыла глаза ладонью. Под пальцами, на виске пульсировала боль. И такая тягостная придавила усталость. Ей казалось, что она не спросила, а только подумала растерянно: «Как же дальше-то Андрею учиться?»
— Какое ему учение? — откликнулась от окна Наталья Марковна.— Он спят и видит: паспорт получить — да на работу. Эх, моя бы воля, во-первых, никогда бы я мужикам Двух выходных не дала. Для женщины лишний выходной — счастье великое, а для мужиков не день отдыха, а лишний пропойный день получился. Я бы...
— Ну-ну, ладно тебе, мать! — сконфуженно усмехаясь, перебил Григорий Иванович.— Я бы! Я бы! Дай тебе полю, ты бы завтра же повсеместно сухой закон ввела. Больно ты, Марковна, запросто все вопросы решаешь.,.
— И правильно, и водку прикрыла бы, чтобы духом ее не пахло. Вы только подумайте: у самой заводской проходной — ларечек этакий, голубеньких!, «Бабьи слезы» называется, будь он проклят. Экая ведь забота о рабочем человеке: загорелось выпить — далеко бежать не надо. Опрокинул стакан, Фиске-крале мигнул, она тебе из-под прилавка и беленькой стакашек нацедит, не откажет... Нельзя, видишь ли, эту отраву прикрыть, а если подсчитать, какие мы через нее убытки несем?!
— Да не в том же дело! — уже досадливо отмахнулся Григорий Иванович.— Доход-расход... сальдо-бульдо. Раз¬ве в таком деле стали бы мы с деньгами считаться? Прикрой водку — самогоном зальются. Сами же вы, бабы, такой техники в этом деле достигли — без аппарата ее, родименькую, гнать научились. Самогонки не хватит — бражки наварят. И указом запрещали, и штрафовали, и на помойку это зелье выливали, а что толку?
И с другой стороны вопрос этот взять. Выходит так: ради одного алкоголика тысячи нормальных, добрых людей должны лишать себя жизненных благ? От выходного дня откажись; бутылку вина в праздник на стол не поставь; духи-одеколон с производства снять; чай и кофе из продажи долой, потому что, не дай ему водки, он чаю крепкого до одури нахлещется... Давай уж тогда заодно и аптеки прикроем, он ведь и лекарства вместо одной таблетки целый пакет сожрать может...
— На вот те! — Возразила Наталья Марковна.— Такие-то лекарства по особому рецепту дают. С круглой печатью. Ладно, старые пьянчужки пущай пропадают, их уж только могила исправит, а с молодыми что делать? Он же, сопляк, пить-то не умеет, меры своей не знает. Ска¬жешь ему: ты же спиваться начинаешь, алкоголиком становишься! А он, дурак, ржет. «Все,— говорит,-—пьют». А он раз выпил, другой выпил, ему уже и море по колено. Сначала кулакам волю дал, а там и ноги в ход пошли.
Ведь жизнь-то у нас какая наладилась: жить бы теперь да радоваться, колонии-то для молодых прикрывать бы пора за ненадобностью...
Это вот ты, отец, правильно сказал: из-за одного пьянчужки тысячи добрых страдают. Вот взять бы да с народом-то и посоветоваться, обсудить совместно да и на голосование поставить: как нам с этой бедой управиться? Как детей наших от этой отравы уберечь?
— А знаешь, мать, дело-то вроде к тому и идет. Ты что думаешь? Одна ты сердцем болеешь? Декретами и запретами этой язвы не излечишь, И науке без нашей помощи такая задача тоже не по плечу. Пока весь народ не возьмется, толку ее будет. Ты вот присмотрись да прислушайся, как люди поговаривать начинают. Похоже, терпение-то у народа к концу подходит,.,
-- Марина Павловна, миленькая! Заговорили мы вас...— встревоженно перебила его Наталья Марковна.— Лица на вас нет... Я сейчас чайку согрею.
— Что вы, Наталья Марковна! Мне домой надо.,, муж меня теперь потерял. Мы в кино собрались...
— Ну надо же! А мы-то, болтуны старые, обрадовались, накинулись на человека со своими разговорами...
— Вы, Наталья Марковна, даже не представляете, как я вам и Григорию Ивановичу благодарна за этот разговор... Вот только не знаю, как я завтра Андрею в глаза смотреть буду...
— Господи! Да вы-то при чем?! — изумленно ахнула Наталья Марковна, помогая ей одеваться.— Вам-то себя за что виноватить?
— Ладно, мать, ты. не утешай...— откликнулся из коридора Григорий Иванович.— Идемте, Марина Павловна, я вас провожу...
Вадим топтался на углу своего дома, возле троллей-буспой остановки. И промерз и заждался, обещала же к восьми быть...
Марина собиралась объяснить ему причину опоздания, но он, шагнув ей навстречу, спросил испуганно: «Ты что, Марина? Где ты была?»
Григорий Иванович взял Вадима под руку.
— Задержали мы вашу супругу... Тут, понимаешь ли, такое дело...
Марина молча покивала им и побежала к подъезду своего дома. Обернувшись, постояла минутку в подъезде, посмотрела, как, поглощенные разговором, не спеша идут мужчины вдоль заснеженной улицы.
«...Как всегда, восхищена твоим остроумием. С луны я не свалилась, воспитывалась не в теплице, а вот в отношении стеклянного колпака ты угодила прямо в точку.
Многие из нас (и ты в том числе) действительно про¬израстали под этим незримым стеклянным колпаком.
А теперь жизнь берет нас за шиворот и не только бесцеремонно тычет кое-куда носом, но и требует от нас определенных решений и действий.
Только теперь я обнаружила, например, что нашу семью можно назвать счастливой: в нашей семье нот пьяниц.
Возможно, этим объясняется, что я, проживши на белом свете двадцать восемь лет, ни разу серьезно не задумывалась над вопросом: что же это такое — алкоголизм? Ты понимаешь, Нинка? Просто не доходило до меня, какое это чудовищное бедствие. Именно бедствие. И в общественном и в личном плане.
Очень единодушно мы все возмущаемся, осуждаем, порицаем... Взываем к сознанию друг друга: «Граждане, не проходите мимо!!»
Но, столкнувшись лично с этим «омерзительным явлением», гадливо морщимся — очень уж противно — и норовим проскользнуть именно мимо или просто трусливо нырнуть в кусты. Он ведь, этот пьянчуга, и оскорбить может, и паже покалечить.
Закрываю глаза и вижу, как ты ехидно морщишь свой очаровательный римско-вологодский носик и заочно осыпаешь меня всяческими поносными словами: трибун запечный, кустарный философ, резонерствующая де-ма-го-гия и т. д.
Нинка моя, Нинка! Как мне тебя недостает! Все ду¬маю, думаю: откуда в нас эта подленькая терпимость? Один весьма образованный дядечка с ученым видом и противной ухмылкой подводят под современное пьянство научно-историческую базу.
Берет за основу прославленный в веках тезис князя Святослава: «Веселие Руси есть пити...» — и, ловко оперируя вескими цитатами, ссылками на авторитеты, историческими анекдотами, от X века, просто играючи добирается до наших дней. «Научно» анализируя современное пьянство как следствие, он обрушивает на потрясенных собеседников лавину ультрасовременных причин. Тут тебе и поток информации, и вторжение в сознание человека сверхсложной техники, и сверхзвуковые скорости, и подсознательный страх человека перед сюрпризами атома и космоса, и еще всяческие страсти-мордасти. Ну, а вывод можешь сделать самостоятельно: наш слабый духом современник в водке ищет забвения, пытается хотя бы ненадолго уйти от действительности. Здорово звучит?!
Второй добродушно поучает, что пить надо уметь. Ведь недаром народная мудрость гласит: «Пьян да умен — два угодья в нем», «Пей, да дело разумей», «Пить, да ума не пропивать» и т. д. А рядом сердобольная душа возмущает¬ся: «И чего к пьяному человеку привязались?! Какой с пьяного спрос?!» Или: «Подумаешь, выражается человек. Выпимши, вот и выражается. Тебя, что ли, он обругал? Он же тебя не трогает».
И самый веский, распространенный аргумент: «А тебе какое дело? Не на твои пью».
Мастер тащит ученика «обмывать» первую мальчише¬скую получку. Его, негодяя, нужно судить как уголовника за растление несовершеннолетнего, а мы отделываем¬ся возмущенной болтовней да порицанием. Врач с горестью и болью толкует о рождении неполноценных детей, зачатых пьяными родителями, о маленьких невропатах и психически больных детях, искалеченных в семье алкоголиков. Учителя сокрушенно констатируют; «Ребенок растет в нездоровой обстановке».
Маленькая иллюстрация: во время перемены учительница с негодованием рассказывает, что в соседнем доме «женщина очень нехорошего поведения» пьет, приводит на ночь мужчин. И все это происходит на глазах ее девятилетней дочери.
В учительской возмущенный гул. Все наперебой начи¬нают делиться «своими случаями». А рассказать каждому есть о чем. Во многих семьях дети активно участвуют в родительских пьянках. Подвыпивший папа в припадке слюнявой нежности к восьмилетнему сыну подносит ему «рюмашечку». Пьяненькая мама под восторженный гогот пьяных гостей сыплет непристойными частушками...
Девочке-девятикласснице любящая мамочка справляет день рождения с выпивкой. Причем по решительному требованию именинницы взрослые уходят из дома, чтобы «не мешать ребрятам веселиться». Примеры один другого ужаснее сыплются, как из мешка. Но вот прозвенел звонок. Учителя (и я в том числе) расходятся по классам. И ни один не сказал, что же он предпринял, чтобы помочь ребенку, живущему в этой, мягко выражаясь, нездоровой обстановке. Ты умница, Нина. Объясни мне, что это такое? Равнодушие? Или какой-то идиотский, фатализм, признание своей беспомощности? Неужели действительно мы бессильны против этого «многовекового и неискоренимого зла»? Не могу и не хочу этому верить, Ложь. Постыдная ложь, выгодная для всех, кто привык безмятежно отсиживаться в своей уютной «хате с краю». И в то же время
не могу попять, как я — учительница — могла спокойно жить, зная, что моих ребят кто-то систематически и безнаказанно калечит?
Англичане говорят: «Мой дом — моя крепость». И у нас кое-кто вопит «о недопустимости вторжения постороннего лица в интимный мир семьи». Они зловеще предостерегают, что неосторожным вмешательством можно нанести непоправимый вред и т. д. и т. п. Опять же ложь. Лицемерная уловка, прикрывающая нашу бездеятельность.
Я не посторонняя. Я обязала знать всю подноготную жизнь моих ребят. Вы привели его ко мне семилетним несмышленышем. Вы доверили мне его воспитание. Тем самым вы заключили со мной договор о сотрудничестве на долгие годы. Мы должны вырастить из нашего малявки полноценного человека.
Какая же я посторонняя? И вообще, Нинка, ты ощущаешь, как мерзко звучит это слово — посторонний? Я сейчас как-то по-новому стала вслушиваться — или вдумываться? — в смысл некоторых слов. К примеру, атмосфера нетерпимости. Воспринималось это выражение как благозвучный лозунг, и только. А знаешь, как теперь я представляю себе эту самую атмосферу нетерпимости?
Натолкнулся на гадость — переломи брезгливость и страх запачкаться. Не выжидай. Не молчи. Не хнычь. Делай, что сможешь и как сумеешь. Беги к людям, тащи их на помощь, втягивай в драку всех, кого сможешь и сумеешь втянуть.
Чтобы получилось что-то вроде цепной реакции. А главное, не бояться, что какой-то кретин над тобой посмеется: «Подумаешь, боец! Воинствующий лилипут... с тросточкой на носорога... с рогаткой против тигра..,» и т. д.
Ты спрашиваешь, каковы практические результаты нашего «внедрения в жизнь». Пока особенно хвалиться печем. Беда в том, что я, например, сама но могу иной раз разобраться, что такое хорошо...
После того бурного педсовета, о котором я тебе писала два месяца назад, наш «дружный, спаянный» педколлектив раскололся на два лагеря. Драгоценному дяде Мише вкатили наконец «строгача» и предупредили об увольне¬нии, если его еще раз ребята увидят пьяным. Подумать только! Человек отдал школе больше десяти лет труда, незаменимый работник, правая рука директора! В конце концов, он же не педагог, а только завхоз и почти перед выходом на пенсию, ах, какая жестокость!
Мужа школьной технички Кати—нашими молитвами — в принудительном порядке направили на лечение. Раньше Катя рыдала и демонстрировала свои синяки и кровоподтеки всем желающим, теперь рыдает и всюду жалуется, что мы «загнали Костю в сумасшедшую больницу».
Некоторые сердобольные душеньки считают пьяниц чуть ли не мучениками и с пеной у рта талдычат о необходимости «воздействовать методами убеждения», хотя прекрасно знают, что многолетние «убеждения» на дядю Ми¬шу, например, никакого «воздействия» не оказывали.
А сейчас ходит он туча тучей, мрачный, но пьяным его больше никто ни разу не видел. Несмотря на споры и принципиальные разногласия, ми теперь знаем всех «неблагополучных» родителей наших ребят, и не только классные руководители, но и весь коллектив обсуждает наиболее тяжелые случаи, совместно решает, какие меры нужно принять.
Ну, кроме этого, некоторые из нас занимаются и по¬сильной самодеятельностью. Выпадают радостные дни — летишь на крыльях. А иногда получишь такой щелчок, что крылышки опускаются. Но ненадолго. На прошлой неделе один папаша обложил меня такой «изящной сло¬весностью», что я чуть не оглохла. А вчера он подкараулил меня у нашего подъезда, и там мы с ним словно , по душам поговорили и договорились кое о чем очень суще¬ственном. Смешнее всего получилось у нашей исторички Надежды Николаевны. Папаша двух ее девчонок-учениц дома систематически буянит, пускает я ход кулаки, похабно ругается. Поначалу Наденька пыталась «воздействовать методами убеждения». Для него эти методы как мертвому горчичник. Тогда пошла она по квартирам соседей. Сосед справа — шофер, слева — доцент, кандидат ' наук. На втором этаже—шеф-повар из ресторана. Мужчины говорят: «Нам и самим надоело эти скандалы слушать, но что мы можем сделать?» А Надя плечиком пожала: «Неужели женщина должна вам подсказывать...» Ну, в общем, организовали заговор. Разработали систему сигналов: по водопроводным трубам три раза — стук, стук, стук.
Вот в субботу поздним вечером начинается очередной погром. По трубам сигнал.
Мужики прибегают. Доцент тоже сначала пытается воздействовать «методом убеждения». В ответ поток оскорбительной ругани. Свалили мужчины папочку, ручки ножки связали. Он рот разинул, орет, хлещет похабщиной. Доцент из тещиного фартука раз-раз — соорудил хорошенький кляп и ловко так ему рот заткнул. Шеф-по¬вар похлопал папочку по плечу, говорит ласково: «Ну вот, Семен Иванович, лежи, отдыхай, а завтра поговорим». -Утром пришли уже пятеро, еще двух соседей прихватили. «В твои семейные дела,— говорят,— мы вмешиваться не собираемся. Зашли мы по-соседски, по-мужски тебя предупредить: больше мы сабантуев твоих терпеть не намерены, У нас у всех дети, старики больные, им покой и тишина нужны.
Еще разок придем, успокоим по-вчерашнему, а па третий раз вызовем санитарную машину и отправим, куда , положено, на длительное лечение.. Есть договоренность, место тебе обеспечено». Он потом соседу-шоферу говорит: «Здорово вы, Паша, мне тогда бока намяли...» — а Паша: «Что ты, дядя Сема?! Ни-ни! Мы культурненько: поло¬жили, связали, рот заткнули, чтобы ни себе, ни людям спать не мешал». Он головой покачал: «Кандидат-то этот, ученый, поглядеть — соплей перешибешь, а кулаки — дай боже! Я хоть и шибко пьяный был, а что-то мне такое припоминается».
Надюша рассказывает, хохочет и чуть не плачет: может быть, нельзя так? А по-моему, главное — это цепная . реакция. И взаимопомощь. Танюшка, помнишь, я писала, дочь той гулящей мамы, оказалась очень слабенькой. Депутат Ольга Дмитриевна достала для нее путевку в сана¬торную лесную школу. Мать Танюшки окончательно опустилась. Сейчас судьбой ее занялись добрые люди, но, возможно, вопрос встанет о лишении ее материнских прав. Все это очень тяжело.
«Цепная реакция» свела меня с интереснейшим человеком — следователем по делам несовершеннолетних. А через него я впервые вошла в' непосредственный контакт... с милицией. И опять открытие: оказывается, в МИЛИЦИИ работают симпатичные, интеллигентные парни; -Отзывчивые и сердечные. С их помощью нам на днях удалось предотвратить большую беду в одной очень несчастной семье.
Ну, на сегодня достаточно. Вадим пригласил меня к себе в лабораторию на вечер. Ухмыляется интригующе, видимо, будет что-то интересное.
Салям, Нинка-ханум! Закрой глазки и спи, а мы пошли развлекаться...
...Нинка-засоня, проснись на минуточку. Вадим уже дрыхнет, а я должна рассказать тебе, не откладывая, все, как было. Иначе что-нибудь забуду или упущу.
Когда Саша Гурьянов открыл вечер, я поняла, почему Вадим ухмылялся с таким значительным и таинственным ВИДОМ. Собственно, это был не вечер. И не собрание, и не диспут. Просто был большой деловой разговор... о пьянстве.
Народ собрался в основном молодой, примерно наших с тобой лет, ко если бы слышала, с какой тревогой, с ка¬ким чувством ответственности говорили они о «младших»! В каждом выступлении повторялись слова; подросток, ребята, дети, ребенок. Выступления были очень резкие, критические и по-хозяйски смелые. Конечно, я не в силах дословно пересказать тебе всего, что там говорилось. По¬пробую передать то, что наиболее врезалось в память. ' Основные мысли и положения:
«Каждый подросток мечтает стать спортсменом, ученым, артистом, космонавтом.
Он не знает, что для достижения этой цели человек должен обладать особым даром, талантом. И каждый втайне уверен, что именно он таким даром владеет. Суметь ему доказать, что самый беспощадный враг любого таланта — это алкоголь,— вот наша главная задача».
«Мы должны научиться убеждать неопровержимо. На достоверных примерах и фактах. Умно, документально, наглядно. Алкоголь разрушает здоровье человека.
Расскажите ему на уроке, на лекция, в личной задушевной беседе; дайте прочитать специально для него написанные статьи, книги, брошюры; покажите наглядно на экранах кино и телевизоров, как неизбежно и необратимо алкоголь разрушает живые ткани, кровь, нервную клетку. Раскройте перед ним жестокую картину гибели человеческого интеллекта. Пусть от начала до конца он проследит трагедию перерождения человека в жалкое, омерзительное животное».
«Каждый мальчишка, каждая девчонка втайне мечтает о любви. Докажите им неопровержимо, что самый коварный враг, нет, не враг, а убийца.любви — это алкоголь. Основа любви — это взаимное уважение, доверие, уверенность друг в друге. Увидеть любимого в унизитель¬ном, жалком состоянии опьянения — это конец любви, Ее подменит чувство жалости, Рухнут уважение, уверенность в завтрашнем дне. Что можно доверить человеку, если он сам не может за себя поручиться?»
«К сожалению, мы настолько целомудренны и добродетельны, что даже с десятиклассниками не решаемся говорить на темы любви, секса, брачных отношений.
Сегодняшний подросток всего через несколько лет станет возлюбленным, мужем, отцом. Мы обязаны своевременно воспитывать в нем чувство ответственности перед его будущей семьей. Он должен знать, что такое наследственность, как алкоголь влияет на потомство. Он должен осмыслить, что нет ничего ужаснее, чем родить ребенка-урода и знать, что это ты виновник его неполноценности, его страданий». В заключение Саша Гурьянов сказал:
«В борьбе с алкоголизмом наша пропаганда бездарна и беспомощна. Беспомощна потому, что безоружна. Какой вклад в эту борьбу внесли такие всемогущие источники пропаганды, как литература и искусство?
Вот если бы можно было поклониться нашим ученым, писателям, драматургам, режиссерам, артистам: товарищи, вооружите нас талантливыми фильмами и спектаклями, книгами и лекциями, используйте всю волшебную силу ваших талантов во всенародном походе против общего нашего врага».
Знаешь, Нинка, может быть, я просто сентиментальная дура, мне сейчас ужасно хочется поплакать, но в одиночку реветь скучно. Между прочим, какая я была идиотка: мне всегда казалось, что Вадим недооценивает нашу профессию и мало интересуется моими школьными делами. Это он вместе с Григорием Ивановичем убедил меня выступить на заводском собрании. Подробно об этом в следующем письме.
Я страшно трусила, даже икать начала с перепугу, но потом как-то сами собой нашлись все нужные слова. Вадим, Григорий Иванович и Сотников с Андреем третье воскресенье пропадают на речке. Вся четверка помешана на подледном лове.
После собрания Сотников со мной не здоровается, a G Вадимом сражается в шахматы. Играют они у Григория Ивановича. Знаю, что «ура» кричать рано, что Сотников может еще не один сюрприз нам преподнести, но вчера не утерпела, говорю Вадиму: «Почему ты не пригласишь Сотникова к нам в шахматы играть?»
Валим покосился на меня, покачал головой, усмехнулся и голосом Григория Ивановича говорит: «Экая ты, мать, торопыга...» Ну все. Можешь засыпать окончательно. И не злись, что пишу редко. Редко, зато не письмом, а увесистой бандеролью. Спи!
Марина.
А у Андрея появился портфель. Желтенький, настоящий »!'
Дела семейные - 1 , 2 , 3 , 4 , 5 , 6 , 7 , 8 , 9 , 10 , 11 , 12 , 13 , 14 .
|
