Мама

Об этнографическом составе русских сибиряков Томского края
Состав русского населения Томского края, как и по всей Сибири, в конце XIX - начале XX в. был очень неоднородным. По времени переселения оно довольно четко делилось на старожилов и переселенцев, что отражалось в самосознании населения. Кроме того, среди русских сибиряков было немало последователей старой веры - старообрядцев или кержаков, которые сохраняли значительную бытовую обособленность от «мирских» - прочих православных христиан.
Предки старожилов, или как их еще называли по всей Сибири - чалдонов и челдонов, переселились сюда как минимум в дореформенное время и успели за три века сформироваться как более или менее однородная группа со своими языковыми и культурно-бытовыми особенностями. Как известно, русское население начало складываться в Томском крае в конце XVI - начале XVII в., когда были основаны первые городки-остроги: Нарымский, Кетский, Томский. Происхождение основной массы первопоселенцев было из северных и северо-восточных уездов России, откуда и шли первые пути в Сибирь. Однако уже среди первых переселенцев были выходцы из центральных и южных губерний, существенно отличающиеся по своим культурно-бытовым традициям от северорусов. Например, в составе первых жителей Томска были выходцы из Великого Новгорода, Москвы, Устюга, Соли-Камской, Соли-Вычегодской, Холмогор, Костромы, Галича, Ярославля и других мест . По подсчетам лингвистов, русское население г.Томска в 1604-1650 гг. состояло из 6 частей севернорусов, 2 частей среднерусов и 1 части южнорусов. В целом в Среднем Приобье русское население складывалось из служилых людей и их потомков, крестьян-переведенцев, ссыльных и свободных поселенцев, причем служилые люди и их потомки составляли, по данным Н.Ф.Емельянова, больше половины всего населения. Из-за нехватки хлеба служилые люди уже в XVII в. были переведены на службу «с пашни», а затем зачислены в сословие государственных крестьян.
Служилые люди, конные и пешие казаки стали основателями многих томских сел и деревень, в названиях которых до сих пор сохранялись их имена и фамилии, а среди жителей - прямые потомки. В притомских селениях это Губины, Попадейкины, Карташевы, Аркашевы, Поповы, Бурнашевы, Вороновы, Жарковы, Зоркальцевы, Вершинины, Иглаковы, Карбышевы, Коневы, Ларины и др. Старожильческий состав наиболее сохранился в пригородных селениях, куда не приписывали новых переселенцев. Другим районом с устойчивым старожильческим составом населения является бывший Нарымский край - Колпашевский, Каргасокский, Парабельский, Верхнекетский районы Томской области. Наиболее известные фамилии старожилов здесь: Анисимовы, Барышевы, Волковы, Вяловы, Голещихины, Деевы, Костыревы, Коноваловы, Комаровы, Колмаковы, Нестеровы, Пановы, Пшеничниковы, Родюковы, Сопыряевы, Сухушины, Мурзины, Трифоновы, Фадеевы и др. Многие из этих фамилий известны по архивным документам XVII-XVIII вв. как первооснователи селений. В результате длительного развития, роста и раздела семей здесь сложились большие фамильные гнезда старожилов. Нарымские старожилы, осознавая себя русскими, подчеркивают, что они, коренные местные жители, ведут свое происхождение «от Ермака», или считают, что их «прадеды ниоткуда не пришли», а «спокон веку здесь жили». Даже названия некоторых селений - Даурской, Костыревой, Вяловой, Толмачевой - они производят от имен дружинников Ермака, который якобы и сам здесь бывал. Определенная специфика имеется и в языке нарымских старожилов, составляющем особые группы диалектов среди говоров Среднего Приобья.
Местные предания о происхождении названий селений имеются и в других местах. Например, с. Воронопашня, по рассказам жителей, названо так в честь старожила Воронина, у которого здесь была пашня, в отличие от с. Воронино-Яя , где у него была еще одна заимка на р. Яе. Во многих старожильческих селах Томского края было характерно бытование двух или даже трех фамилий или прозвищ: одна - официальная - по документам, которую не всегда и знали; вторая - уличная, под которой человек был всем известен, третья - уличная оскорбительная, которая употреблялась только «за глаза» или при ругани. Уличная фамилия человека в значительной степени отражала положение этого человека или его предка в сельском обществе. За какие-нибудь неблаговидные дела, как говорили, «прилепят» такое прозвище, что и дети, и внуки не отмоются. Довольно часто уличная фамилия была просто необходимостью при обилии однофамильцев. Например, одного из многочисленных Поповых звали Кирпичников, так как его дед делал кирпичи. В с. Иглаково, где больше половины сельчан были Иглаковы, уличные фамилии были по деду или по бабке, которые стояли во главе хозяйства. Так, одни Иглаковы были Филипповские, другие - Варваринские, а кроме того были Ефимовские, Трофимовские, Григорьевские, Викуловские, Ивановские, Василисины. Федорвасильевы и др. В межличностном общении в деревенском обиходе в старину обычным было уважительное употребление отчества: Ивановна, Петровна, Михайловна - так называли друг друга соседки. Даже, по рассказам, супруги называли свою половину по имени-отчеству, особенно в кругу односельчан.
Название «чалдоны» воспринималось в недалеком прошлом большинством старожилов как обидное, неприятное прозвище, да и употреблялось оно чаще всего с обидными эпитетами «желторотый», «желтопупый». Однако со временем прозвище утратило обидный оттенок и стало закрепляться как самосознание сибиряков, что отражают и словари сибирских говоров. Для объяснения этого термина довольно распространены так называемые народные этимологии: переселенцы с рек Чала и Дона, с Чалдона-озера, от слова «чалить» - приплыть с Дона и т.п. Но все это не более как попытки найти подходящее и приемлемое значение слова из своего же языка, тогда как скорее всего оно происходит не из русского языка. Судя по словарю В.Даля и другим старинным словарям, это слово скорее всего монгольского происхождения: челдон - бродяга, беглый, варнак, каторжник. Дело в том, что, как и многие другие этнонимы, оно было дано русскими старожилами Сибири не самими себе, а другими, в частности более поздними переселенцами в соответствии с довольно устойчиво бытовавшими в Европейской России обывательскими представлениями, что Сибирь - это место каторги и ссылки, а жители Сибири, соответственно, бывшие каторжники и беглые, каковым и было первоначальное значение слова «чалдон». Однако со временем оно почти утратило это значение, как нередко бывало в истории названий народов, и утвердилось местами в качестве самосознания старожилов - есть фольклорный ансамбль «Чалдоны», есть Нарымское общество чалдонов и пр. И это самоназвание, каким бы ни было его первоначальное значение, не хуже любого другого - оно означает, что предки этого человека уже много поколений живут в Сибири.
Самоназваниями старожилов были также определения, добавляемые к понятию «русские» - здешние, природные, коренные, местные, а также самоназвания по месту обитания - нарымчане, сургутяне и пр. Старожилы являются сибиряками уже в десятке поколений и по праву считают себя коренными жителями здешних мест. Они, как правило, не сохранили памяти о местах выхода из России своих предков. В составе старожилов прослеживается некоторое число потомков от смешанных браков с коренными сибирскими народами, особенно в местах давнего совместного проживания, как в Нарымском крае.
Пореформенные переселенцы, деды, отцы которых или они сами переселились в Сибирь со второй половины XIX в. из разных мест Европейской России, как правило, помнят о местах своего выхода вплоть до названия уезда или села. Более того, они нередко сохраняли эту память в названиях новых селений - д. Орловка из Орловской губернии, Казанка - из Казанской и т.п. Или, например, д.Сухарева близ с.Петухово была основана в конце XIX в. выходцами из д.Сухаревой Уфимской губернии. Эту же память хранили названия концов села - Виленский, Витебский и др.
Насколько массовым был приток пореформенных переселенцев, можно судить по такой цифре: с 1864 по 1914 г. в Сибирь переселилось 3687 тыс. чел. Среди переселявшихся преобладали (8,9%) выходцы из южной России. В Томскую губернию в эти годы поселилось много выходцев из Курской, Тамбовской, Орловской, Тульской, Рязанской, Полтавской, Черниговской, Харьковской, Воронежской и других губерний. В числе переселенцев были украинцы и белорусы, внесшие свою лепту в формирование современного облика сибиряка. В пределах Томской области больше всего переселенцев осело в центральных районах, где состав населения в начале XX в. был на 70-90% из переселенцев, тогда как пригородные села и северный Нарымский край остались почти не затронутыми этим движением.
При всей пестроте переселявшихся, они нередко составляли компактные группы выходцев из одних мест, селившиеся или отдельными поселками, или концами в селениях старожилов. Например, в с.Баткат Шегарского района наряду со старожилами жили тамбовские, курские, смоленские и витебские переселенцы. Нередко в соседних селениях жили выходцы из разных мест: в с. Ново-Кусково и Митрофановке Зырянского района поселились воронежские переселенцы, а в Дубровке - калужские; в д. Мишутино - из Пензенской губернии, а в Казанке - из Казанской. В зависимости от мест выхода и некоторых языковых и бытовых особенностей бытовали взаимные прозвища: вороны, хохлы, кацапы, вятские, синекафтанники, лапотники, повокалки (за особенности говора) и пр. Кроме того, по всей Сибири старожилы называли переселенцев «новиками» и «россейскими», как будто забыв, что и сами пришли из России. Однако при этом старожилы считали только себя чисто русскими, а о переселенцах говорили «он обрусел теперь», если тот перенимал сибирские обычаи.
При первых контактах между старожилами и переселенцами в первую очередь обращалось внимание на различия в языке и одежде. По мнению старожилов, «их (россейских) бывало не поймешь, че говорят». Отличия в одежде со временем исчезали, тогда как языковые особенности устойчиво сохранялись и поддерживали память о предках. Взаимные отношения между старожилами и переселенцами были неоднозначными, что определялось как естественным восприятием чужого человека, так и столкновением экономических интересов. Недоброжелательность старожилов зачастую вызывало стремление переселенцев к поискам новых, более удобных мест, что выразилось в поговорке: «Не страшно нищему, что деревня горит, собирает котомку да дальше бежит». Боязнь новых, пришлых людей подогревалась распространенными суевериями о колдунах, порче и сглазе. В некоторых селах, например у староверов, переселенцев заставляли пройти через хомут для проверки причастности к колдунам и лишения этих способностей.
Взаимная настороженность проходила при более длительных контактах, при отсутствии конфликтов из-за земли. Осознавалась общность «россейских» и чалдонов как единого русского народа. Старожилы уважали рьяную приверженность переселенцев к земледельческому труду, их трудолюбие, рукоделие мастериц, знания новых ремесел. Быстрее всего начинала общаться молодежь, собираясь на вечерки и игрища, разучивая новые песни, игры и танцы. Даже в частушках пели так: «Моя милка - старожилка, я - проклятый новосел...»,
В свое время, на рубеже веков, в российском обществе активно обсуждался вопрос о взаимоотношениях между старожилами и переселенцами Сибири, степени влияния их друг на друга . В зависимости от своих взглядов исследователи то преувеличивали прогрессивное влияние переселенцев на «отсталых» старожилов, то совершенно отрицали, в угоду сибирскому патриотизму, положительную роль переселенцев. Стоит отметить, что неизбежный процесс «осибирячивания», о котором неоднократно писали исследователи, шел по-разному в чисто переселенческих поселках и при совместном проживании со старожилами. Однако на практике порой даже при самом тесном общении, например в смешанной семье, наблюдалось сосуществование различных традиций, о чем сказано ниже. Нами записаны также рассказы, что в некоторых деревнях переселенцев встречали очень доброжелательно, угощали и помогали обзавестись хозяйством.
Старообрядцы появились на томской земле, по-видимому, вскоре после раскола Русской Православной Церкви в середине XVII в., который произошел в результате церковных реформ патриарха Никона. По архивным документам, уже в конце XVII в. в Томске отмечается выступление раскольников, как тогда называли старообрядцев. О старообрядцах в одной из деревень около г.Томска, об их одежде, какую «указами поведено носить раскольникам», сообщал в 1734 г. С.П.Крашенинников при описании своего пути по р.Томи. Последователи старой веры сыграли немалую роль в освоении Сибири русскими, поскольку из-за жестоких преследований вынуждены были укрываться в самые недоступные места, а кроме того, и ссылались сюда большими группами, как семейские Забайкалья или поляки Алтая В силу своих религиозных убеждений, приверженности к старине, а также по специальным правительственным указам старообрядцы устойчиво сохраняли древние русские обычаи, одежду и свои бороды, весь бытовой уклад, поэтому они и представляют большой интерес для этнографов.
В начале XX в. старообрядцы составляли, по весьма приблизительному официальному учету, 3,81% населения Томской губернии, в которую входил и Алтай. В конце XIX века Д.Н.Беликов, профессор богословия Томского университета, писал, что раскол распространился в Томской губернии, «не исключая угрюмого и пустынного Нарымского края. Значение этого края как более надежного места для жизни, удаленной от мирской суеты, возросло в начале XX века в связи со многими бурными событиями этого времени. В 1909 г. В. Рубчевский, объезжая бассейны рек Чаи и Парабели, писал, что русское население этой тайги состоит преимущественно из «религиозных отщепенцев». Наши полевые материалы позволяют сказать, что потомки старообрядцев живут и сейчас во многих селениях Томской области. Пожилые люди из них до сих пор сохраняют приверженность к старой вере и обычаям, соблюдают посты и запреты, например на еду из одной посуды с мирскими, даже если последние их собственные дети. В глухих местах Томско-Чулымской тайги живут в скитах последователи «истинно православных христиан - странствующих или бегунов».
Старообрядцы Томского края в начале XX в. относились к различным религиозным течениям, толкам (часовенные, поповцы, беспоповцы, бегуны, поморские, федосеевские и пр.) и не составляли единой компактной группы. Многие из них переселились сюда, в глубины томской тайги, в разное время из соседних районов Сибири - Алтая, Тюменской, Новосибирской и Курганской областей, а также Амура, Пермской губернии и других мест. Довольно часто они приселялись к уже существующим ранее селениям единоверцев и родственников, с которыми поддерживали связи, как правило, по неофициальным каналам. В первой четверти XX века было основано немало новых старообрядческих заимок в слабозаселенных районах левобережья и правобережья Оби, преимущественно в верховьях ее притоков, в Бакчарском, Чаинском, Парабельском, Каргасокском районах.
Этнокультурное взаимодействие различных групп русского населения между собой, а также с переселенцами других национальностей и коренными обитателями Томского края составляло основное направление в формировании культурно-бытовых особенностей сибиряков.
Бардина Прасковья Елизвовна, этнограф, к.и.н., ст. научный сотрудник Музея г. Северска.